По чердакам и подвалам - Страница 6

— Ахъ, сударь!

— Что: сударь! Такъ, моя милая коллежская секретарша, нельзя. Мы должны отвѣчать передъ, Богомъ и людьми за деньги, которыя мы даемъ. Такъ вѣдь, ma tante?

— Ахъ, Пьеръ, ты меня убьешь!

— Я сейчасъ кончу, ma tante. Нельзя отдаваться въ руки… Надо выдавать деньги осмотрительно, и если мы что замѣтимъ, то должны высказаться. А тутъ: ребенокъ не отъ мужа, на таганѣ щи, къ водкѣ закуска, ложки, фотографіи на стѣнѣ въ рѣзныхъ рамахъ. Это чортъ знаетъ что такое! Наконецъ, вы просите на погребеніе, а мы и покойника не видимъ.

— Да вѣдь я просила на погребеніе полтора мѣсяца тому назадъ. Не можетъ-же тѣло стоять полтора мѣсяца въ квартирѣ. Этого и полиція не дозволить.

— Ахъ, моя милая вдова коллежскаго секретаря, не говорите мнѣ, пожалуйста, пустяковъ! Я не глупѣе васъ. Я высшее учебное заведеніе окончилъ. Я права изучалъ. Я… Однимъ словомъ, я не люблю слушать вздоръ и прошу васъ это бросить. Какъ вамъ угодно, ma tante, но я вижу даже нѣкоторое благосостояніе въ этой бѣдности, — обратился молодой человѣкъ къ дамѣ. — По моему, это псевдо-бѣдность и мы даже не въ правѣ… (Онъ пожалъ плечами и сдѣлалъ гримасу). Римское право говоритъ… Смотрите, даже чугунный утюгъ на полкѣ! Нѣтъ, мы не въ правѣ… Насъ уполномочиваютъ. а мы вдругъ… Зачѣмъ? Нехорошо. Кромѣ того, не слѣдуетъ покровительствовать и разврату.

— Оставь, Пьеръ… Брось… — снова остановила дама молодого человѣка. — Ну, а вы, моя милая, въ субботу въ два часа дня въ нашъ комитетъ, — обратилась она къ женщинѣ. — Вы придете и получите пять рублей подъ росписку. Больше мы не въ правѣ выдавать при такой обстановкѣ. А вотъ это лично отъ меня вашимъ дѣтямъ. Никаноръ! Дай сюда мой баулъ.

Дама взяла изъ рукъ лакея баулъ, вынула оттуда маленькую бонбоньерку и передала женщинѣ.

— Тутъ леденцы. Пусть дѣти полакомятся. Они не виноваты въ поступкахъ своихъ родителей. Прощайте. Пойдемъ, Пьеръ! Я васъ не оставлю совсѣмъ безъ помощи, по выдать больше не могу. Мы должны высоко держать свое знамя, нашъ стягъ… — бормотала дама.

Лакей и молодой человѣкъ выводили ее обратно на лѣстницу.

— Тише, ma tante… Тише… Осторожнѣе. Тутъ порогъ… — слышался голосъ молодого человѣка. — Тутъ порогъ и порокъ, — сострилъ онъ и самъ захохоталъ на свою остроту.

V

Одѣтый по послѣдней модѣ молодой человѣкъ со стеклышкомъ въ глазу, брезгливо морщитъ носъ, спустился въ сопровожденіи дворника въ подвалъ, вошелъ въ дверь, обитую грязной рогожей, и спросилъ:

— Дочь статскаго совѣтчика Манефа Александровна Плошкина здѣсь живетъ?

— Барышня? Здѣсь, здѣсь… — отвѣчала тощая съ огромнымъ животомъ женщина, отрываясь отъ корыта, въ которомъ она стирала бѣлье, отерла руки о подолъ ситцеваго платья и въ свою очередь задала вопросъ:- А вамъ что отъ нихъ нужно?

— Я по порученію баронессы Калькопфъ. Плошкина подавала прошеніе о вспомоществованіи въ нашъ комитетъ.

Женщина обернулась лицомъ ко входу въ узенькій темный корридоръ и крикнула:

— Барышня? Идите-тко сюда. Вамъ отъ благодѣтелей деньги принесли.

— Нѣтъ, нѣтъ… Я еще не принесъ ей денегъ. Я только пріѣхалъ справиться о ея положеніи, — перебилъ молодой человѣкъ.

— Не принесли? А я думала, что коли ужъ генеральской дочери… Барышня! Не принесли еще, а только справиться объ васъ хотятъ.

— Кто такой пришелъ: мужчина или дама? — послышалось изъ отдаленія.

— Мужчина, мужчина.

— Мужчина? Ахъ, Боже мой! Такъ какъ же я?.. Я еще по при туалетѣ. Попросите подождать. Я сейчасъ…

— Присѣсть бы вамъ, сударь, да присѣсть-то у насъ негдѣ. Вотъ пожалуйте на скамеечку, — обратилась женщина къ молодому человѣку.

Молодой человѣкъ сѣлъ, опять поморщивъ носъ, и закурилъ папироску. Прошло пять минутъ а барышня не показывалась.

— Попросите, пожалуйста, ее поторопиться. Мнѣ некогда… Я сегодня отозванъ на завтракъ. Кромѣ того, сегодня мнѣ еще въ два мѣста по порученію баронессы… — сказалъ молодой человѣкъ.

— Барышня? Господинъ проситъ поторопиться. Имъ некогда.

— Пардонъ, мосье… Но, ради Бога… Но могу же я выйти въ дезабилье.

— Передъ нашими жильцами онѣ какъ угодно… Даже въ одной юбкѣ ходятъ, а вотъ какъ кто изъ постороннихъ мужчиновъ и почище одѣмшись, изъ господъ то-ость, такъ сейчасъ онѣ франтить начинаютъ, — замѣтила женщина.

Прошло еще пять минутъ. Молодой человѣкъ закурилъ вторую папироску, а «барышни» все не было.

— Это ужасъ что! Въ десять минутъ можно одѣться и вновь раздѣться, — проговорилъ молодой человѣкъ, поднимаясь съ мѣста. — Я не могу въ вони сидѣть. Я уйду. Мнѣ некогда. Во-первыхъ, я отозванъ, во-вторыхъ, я другихъ долженъ извѣстить. У меня не одно только ея прошеніе.

— Барышня! Они уходятъ! Коли хотите, то выходите скорѣй! — крикнула женщина.

— Сейчасъ, сейчасъ… Мосье… Пожалуйста… — донесся упрашивающій голосъ. — Хоть еще минутокъ пять.

Молодой человѣкъ сталъ уходить.

— Барышня! Они ушли!

— Погодите, погодите! — раздался вслѣдъ за нимъ голосъ. — Вернитесь, пожалуйста… Но мнѣ, право, такъ совѣстно…

Молодой человѣкъ, выказавъ нетерпѣніе, вернулся. Передъ нимъ стояла маленькая, худенькая старушка въ голубомъ ветхимъ барежевомъ платьѣ, въ вязаныхъ митенькахъ на рукахъ, съ голубымъ бантомъ на головѣ, и присѣдала. Лицо ея было набѣлено и нарумянено, но сдѣлаю это все было на половину. Очевидно, она не успѣла какъ слѣдуетъ накраситься. Нарумянена была, только одна щека, бровь была выведена только одна и на лбу совсѣмъ не на подобающемъ мѣстѣ лежала какая-то черная полоса, сдѣланная второпяхъ.